Бить они его не били. Кстати, это бы, наверное, я поняла.

Но они держались в рамках, ведь для телека же снимали.

Они совали этому чуваку его же телефон и требовали, чтоб он звонил маме или девушке – на выбор и признавался, иначе они позвонят обеим. Они пихали ему в лицо псину, требуя, чтоб он ее целовал в морду. И на прощанье облили его мочой из припасенного стакана. И во всем этом не было.. как бы првильнее сказать… совсем не было гнева, ярости, ну что там бывает, если тебе в руки попадает урод такой же, как и тот, что несколькими годами раньше растлил, предположим, твоего ребенка. И у тебя до сих пор дергаются руки, и красным застилает глаза при одной мысли, при намеке.

Но там была радость, удовольствие, что можно безнаказанно, что вот он – хлипкий и беззащитный перед ними, что он ПРЕСТУПИЛ и теперь в отношении его можно дать себе полную волю. Они ловили и ПОЙМАЛИ! И на их стороне гребаное обчественное мнение, никто не вякнет, что бы они ни сделали, пока не переломали руки ноги и в жопу бутылку не засунули. А кто вякнет – к тому сразу прибегут обезумевшие от гнева и боли родители пострадавших и заорут – так ты за то, чтобы растлевали и насиловали наших детей?

Нет. Не думаю, что я за это. Но такие лица, какие были у ловцов, я уже видела. Один вьюноша, например, рассказывал, как рядом с ним загорелась сауна, и выбежали оттуда голые девки-проститутки, и как метались, взятые в кольцо ржущей толпой, а за ними бегали дети и при полном одобрении родителей швыряли в них камнями. Вот у рассказывающего вьюноши было такое же лицо. Человека, который вспомнил о приятном. О том, как ему удалось удовлетворить свою склонность к мучительству социально приемлемым образом.